— Следственно: вы имели с ним прежде дела. Какого рода были ваши с ним сношения?
— Этого не скажу я никому.
— Что побудило вас выйти в отставку?
— Этого вы не узнаете никогда.
Угрюмое молчание судей и следовавших дело чиновников показывало, что на сей вопрос ответ не мог быть благоприятен. Флахсман поклялся сам себе, что имя Амалии не выйдет из уст его. Не открывая дел, бывших между бароном фон-Шперлингом и им, он не мог почти ничего говорить.
Получено было повеление из Иркутска: отправить Флахсмана туда. Уродливая, красная рожа, в полицейском мундире, прислана была для препровождения его. Флахсман казался спокойным, равнодушным, бесчувственным ко всему, что вокруг него происходило.
Следствие тянулось весьма долго; уже снова сибирские леса оделись зеленью, и, поздние пришельцы, ласточки вились по полям и долинам.
Почтовая телега, в которой сидели Флахсман и красноносый его провожатый, летела вихрем. Флахсман молчал; товарищ его также, награждая молчание ерофеичем на каждой станции и криком на запрягавших лошадей ямщиков. Наконец они приближались к Байкалу. Флахсман заметил, что товарищ его удвоивал порцию ерофеича, становился беспокойнее, беспрерывно оглядывался по дороге и, наконец, вдруг вздумал остановиться при въезде в лес, простирающийся к берегу Байкала.
— Зачем вы остановились? — спросил его Флахсман.
— Вот зачем! — отвечал красноносый, вытащил ружье, саблю, два пистолета и начал осматривать их.
— С кем же хотите вы сражаться? — спросил насмешливо Флахсман.
— Да во что же мысли ваши углублены? — отвечал вопросом красноносый. — Разве не слыхали вы рассказов о разбойниках? Ведь Сохатый опять ушел из тюрьмы и, говорят, здесь бродит, а дело к ночи.
Флахсман замолчал, завернулся в свою шинель. Телега поскакала; въехали в лес, и вдруг, на глубоком овраге, раздался крик из леса: "Стой"! Ямщик стал как вкопанный.
— Ах ты, бездельник, мошенник, разбойник! — захрипел красноносый. — Погоняй!
— Извини, барин, — отвечал ямщик, — разве не слышишь…
— А вот я с ним управлюсь, — заревело чадо полиции и в ту сторону, где раздался крик, выстрелило из ружья. Ямщик поскакал под гору, и двадцать голосов раздалось со всех сторон. Вся храбрость полицейского пропала.
— Мать пресвятая богородица! — завопил он. — Мы пойманы!
— Чего вы боитесь? — сказал Флахсман. — Если они остановят нас, им нечего взять; если захотят убить, продадим дорого свою жизнь! — Он соскочил с телеги, схватил два пистолета и дожидался разбойников, бежавших к ним с обеих сторон леса.
— Товарищи! — кричал огромный мужичина, бежавший за другими. — Не бить их, не бить! Атаман велел взять живьем! Это наш приятель Курносов! — "Курносов! — закричали с диким воплем все другие. — Где он? где он?" Флахсман с изумлением смотрел на шайку разбойников. Все они были одеты в богатые шелковые, суконные, бархатные куртки; остальная одежда соответствовала такому наряду, хотя все одеяние было в беспорядке, измарано, изорвано. Ружья, пистолеты, рогатины, кистени, сабли составляли оружие разбойников.
— Стойте, бездельники! — вскричал Флахсман. — Чего вы хотите? Денег у нас нет!
— Господин ваше благородие! не дурачься! — отвечал приятель Курносова. — Брось пистолеты; мы тебя не тронем — вот те бог, не тронем, а если пикнешь, то смотри — мы сделаем из тебя решето!
Флахсман хотел отвечать; но две сильные руки схватили его сзади, вывернули пистолеты и сшибли его с ног.
— Ай да Митюха! — вскричали другие. — Молодец! Молодец! Наша взяла.
Оглушенный в падении, Флахсман был немедленно связан и слышал, как неистовые крики и вопли бешеной радости раздались между разбойниками, когда из-под телеги вытащили они его сопутника.
— Он! он! это он! — слышен был крик. Бледный, как испуганный индейский петух, исполнитель правосудия дрожал, словно в лихорадке.
И Флахсмана, и его сопутника положили в телегу, закрыли рогожею и повезли. Тихо, безмолвно шли вокруг телеги разбойники; слышно было, что с дороги своротили, ехали по лесу. Темная ночь была уже, когда телега остановилась. Флахсмана вытащили сначала и понесли к большому огню, расположенному среди небольшой поляны.
Тут набросано было множество подушек, пуховиков, и на них в беспорядке лежало и сидело множество народа. Вся шайка состояла более нежели из пятидесяти человек. Множество оружия всякого рода было повсюду разбросано; в стороне висели котлы и кипели щи, каши. Разбитые сундуки, ящики, тюки товаров лежали в стороне.
Как регулярный солдат отдал отчет атаману один из разбойников.
— Подавай сперва офицера, — сказал грубым голосом атаман.
Флахсмана принесли к нему. "Развязать!" — сказал атаман. Приказание было немедленно исполнено. Когда, расправляя свои затекшие и опухшие от давления веревок руки, Флахсман сел на земле и думал о своей странной участи, атаман начал говорить.
— Тебе, господин офицер, бояться нас нечего. Как солдат, ты своими копейками нас не обогатишь, да и попался ты к нам потому, что ехал вместе с полицейскою пиявицею, до которой мы давно добирались. Ее мы не выпустим живую… — Тут атаман замолчал на минуту, вдруг вскочил, снял шапку и вскричал:
— Как? это вы, ваше благородие, господин Флахсманов? Батюшка ты, отец мой! родимой, кормилец!
Флахсман смотрел с изумлением и удивлялся перемене разговоров разбойника.
— Вы не узнали меня, мой спаситель, мой отец! а я помню хлеб-соль вашу… ведь я Сохатый.